Статьи

Версия для печати

Все статьи | Статьи за 2001 год | Статьи из номера N3 / 2001

Пир хищников

Лев Раевский,
Журнал "Ревизор"
Paper Bock. 1998

"Золотой мальчик"

Мартина («Марти») Сигела называли«золотым мальчиком» инвестиционной компании«Киддер, Пибоди» (Kidder, Peabody). Он пришел в фирму в 1971году, сразу после окончания Гарвардской школыбизнеса — а к 1977-му уже был одним из директоровкомпании. Пост стал свидетельством признаниятого, что Сигел смог вывести второразряднуюкомпанию в первые ряды нового бизнеса — защитыкомпаний, ставших объектами«недоброжелательного поглощения».

«Киддер, Пибоди» на Уолл-Стритсчиталась компанией старой, аристократичной иконсервативной. Дела шли ни шатко ни валко — вубытках не оставались, но и движения впередкак-то не наблюдалось. Сигел оказался именно тем,в чем так нуждалась фирма — «свежим ветром». Унего не было «аристократических предрассудков»относительно разных типов сделок, и он был готовработать в тех сферах, которые толькооткрывались.

Одной из таких сфер была сфера«недоброжелательных поглощений».«Недоброжелательное поглощение» (hostile takeover,более точный перевод — «враждебные поглощения»,но в русском почему-то более принят термин«недоброжелательные») — захват контроля надпубличной компанией путем скупки ее акций навторичном рынке без согласия ее руководства.

Консервативные инвестиционныекомпании предпочитали никак не участвовать вделах такого рода, и уж тем более не представлятьинтересов «поглотителя»: это могло не понравитсяклиентам компании (а у ведущих инвестиционныхфирм и клиенты входили в элиту американскогобизнеса). Эта работа обычно доставалась фирмам«второй лиги», которые не боялись испортить своюрепутацию.

Сигела все это не волновало. Он, правда,не пытался сломать предубеждения в отношении«захватчиков», но зато в сфере защиты «объектовпоглощения» разработал несколько тактическихсхем, которые очень быстро принесли ему славуэксперта в этой области.

Одно из самых знаменитых изобретенийСигела — «золотой парашют». Этим заманчивымсловосочетанием называется специальныйконтракт между компанией и ее высшимруководством, который гарантирует директорам идругим руководителям выплату очень значительныхсумм в случае поглощения компании (то есть сменывладельца контрольного пакета акций).Естественно, наличие такого контракта делаетпоглощение гораздо более дорогостоящимудовольствием, чем просто скупка нужногоколичества акций на рынке.

Клиентам «Киддер, Пибоди» Сигел обычнопредлагал «специальный продукт для обороны»: темкомпаниям, которые теоретически могли статьобъектом поглощения, предлагалось заключить с«Киддер, Пибоди» специальный договор, покоторому в случае необходимости клиенту будетпредоставлена специально разработанная тактикаобороны. Клиенты соглашались (а стимулировало ихто, что по закону фирма, ставшая объектомпоглощения, имеет всего семь дней на то, чтобыобъявить о своих намерениях) — и платили за это. Вконце семидесятых у «Киддер, Пибоди» было ужеоколо 250 таких клиентов, каждый из которых платилнесколько сот тысяч долларов в год за гарантиипрофессиональной защиты.

Слово «защита» здесь не имеет отношения ксудебному процессу. Инвестиционная компания илибанк, представляющая интересы «объектапоглощения», помогает ему либо этому поглощениюпротивостоять — своими силами, или, например,найдя «белого рыцаря» (компанию, с которой«объект» может слиться добровольно), либодобиться оптимальных условий поглощения — самойвысокой цены выкупа акций, гарантий дляруководства и т.п. Главным конкурентом Сигела ввыбранной им сфере была компания «Голдман, Сакс»(Goldman, Sachs) — один из лидеров Уолл-Стрит. И потомуСигел ужасно любил отбивать у «Голдман, Сакс»клиентов. Тактика была простой: после того, какпоглотитель объявлял о своих намерениях, у«жертвы» появлялся представитель «Голдман,Сакс» и заявлял, что поможет ей получить самуювысокую цену за акции. А после него приходилСигел и говорил: «Наймите меня. Я сделаю все,чтобы вы не потеряли независимости». Этоработало — даже в тех случаях, когда выполнитьобещания Сигелу не удавалось.

В 1977 журнал Business Week назвал Сигела«ведущим экспертом по защите при поглощениях». В«Киддер, Пибоди» его носили на руках, онпользовался личным покровительствомПредседателя Правления компании РальфаДеНунцио, который, будучи представителем«инвестиционной аристократии», свел Сигела ссамыми значимыми фигурами в этом мире. К этомувремени Сигел получал 100 000 долларов в год (что потем временам было очень значительной суммой,особенно для человека, которому было всего 28);обзавелся кабриолетом «Альфа-Ромео», домом напопулярном курорте Фаэр-Айленд и вообще наконецпочувствовал, что работа приносит не толькоудовлетворение, но и деньги.

Но деньги эти платили вовсе не за«красивые глаза» (хотя Сигела действительносчитали очень привлекательным в физическомплане человеком: тот же Business Week писал, что «онволнует так же, как Грета Гарбо»): он зачастуюработал по 100 часов в неделю и лично звонилнескольким сотням клиентов в год. Измененияпроисходили и в его личной жизни. Конецсемидесятых помимо всего прочего был отмеченпоявлением на Уолл-Стрит первых женщин на«мужских» должностях. Сначала этомусопротивлялись, потом это стало модным. Своя«звезда» была и в «Киддер, Пибоди»: Джейн ДэйСтюарт — белокурая, изящная, стильная и оченьумная выпускница Школы бизнеса округа Колумбия.

Все было спокойно, пока Джейн Дэй неразошлась со своим мужем. Сигел, ни в чем незамеченный после тихого развода со своей первойженой, певицей Дженис, не устоял. И хотя«служебные романы» на Уолл-Стрит были очевиднымтабу, ДеНунцио никак не отреагировал насообщение о том, что между Сигелом и Стюарт что-тоесть (мало кто знал о том, что у его сына Дэвида вэто время тоже был тщательно скрываемый роман ссослуживицей). В начале 1979 Марти и Джейн Дэйиграли в теннис, летом уже жили вместе, а в начале1981 тихо поженились и начали строить планыпокупки нового дома и прочих усовершенствованийбыта, доступных молодым преуспевающимфинансистам. Пока все было хорошо.

"Русский"

На Уолл-Стрит у Ивана Боэски (я решил,что буду называть его «Иваном», хотя английскоеIvan на самом деле читается как «Айвэн») была славачеловека умного, удачливого, агрессивного,неприятного и непонятного. К началувосьмидесятых он стал одним из ведущихспекулянтов, которого на рынке побаивались: былоизвестно, что если Иван чего захочет, то ни передчем не остановится.

Ну вот, опять у меня проблемы со словами. Боэскибыл не просто спекулянт, он был «арбитражер»(arbitregeur или просто arb). В принципе, в Россииарбитражем принято называть такие сделки, когдаприбыль извлекается из разницы цен на разныхторговых площадках. В Штатах же сложилось так,что именно те люди, которые играли на ценахразных рынков, в семидесятые нашли для себя новуюнишу: спекуляции с бумагами компаний, ставшихобъектом того самого «недружелюбногопоглощения», — так называемый «рисковыйарбитраж». С точки зрения законов рынка очевидно,что если кто-то хочет скупить на открытом рынкеощутимый пакет акций компании, он долженпредложить цену выше, чем текущий курс. На этом«арбы» и играют: они пытаются угадать, какаяфирма станет мишенью в следующий раз, и скупитьее акции подешевле, чтобы потом продать«поглотителю» задорого. Риск очень велик, но еслиугадаешь, то и прибыли будут огромными.

Русским он на самом деле не был, хотявсе звали его именно так: Боэски-папа приехал вАмерику в 1912 году из какого-то Богом забытогоеврейского местечка и обосновался в Детройте,где постепенно создал сеть баров под названием«Медные перила». Бизнес респектабельностью неотличался: в борьбе с конкурентами пришлосьзавести и topless-официанток, и стриптиз. Так чтомладший Боэски предпочитал не рассказывать, чемзанимается его отец. Его друзьям было известно,что он вообще часто врет во всем, что касается егопрошлого: рассказывает, что учился в престижнойчастной школе и Гарвардском университете, чегона самом деле не было, и т.д. и т.п.

На самом деле он начал работать чуть лине в 13 лет, продавая на улицах мороженое, а в школеотличался вовсе не академическими успехами, апобедами в соревнованиях по вольной борьбе.Несколько лет его жизни полностью покрытымраком: тогда он был в Иране, а вот чем тамзанимался — неизвестно. Иногда сам Боэски то ли вшутку, то ли всерьез говорил, что был тогдаагентом ЦРУ. Что у Боэски было — так это умная иэлегантная жена Сима, дочь богатого детройтскогориэлтера. Именно ее родители дали Боэски ибольшую часть денег, нужных для открытиясобственного дела.

Свою первую фирму — Ivan F. Boesky Co. — оносновал в 1975 г. после серии не впечатляющихэкспериментов в разных финансовых компаниях.Стартовый капитал составлял всего 700 000 долларов— но Боэски, до того никак не проявлявший своихталантов, за 6 лет увеличил его до 90 миллионов. Егоотношения с инвесторами были очень дажеинтересными: он отдавал им 55% прибылей, но приэтом требовал, чтобы за их счет покрывалось 95%убытков. Но зато он работал как минимум по 12 часовв день и почти никогда не брал выходных. В крайнемслучае мог день-другой поработать в «домашнемофисе»: специальном здании, построенном натерритории его огромного поместья в округеВесчестер и оборудованным всеми мыслимымителекоммуникационными приспособлениями. Егожена смеялась: «Представьте себе, он всегданадевает официальный костюм, если собирается напару часов пойти в «контору», расположенную наего собственной земле!».

Естественно, того же Боэски требовал иот своих сотрудников. Он приезжал в свой офис к 7утра, и отсутствие там к этому моментукого-нибудь из подчиненных всегда было поводомдля чудовищного скандала. Ему была отвратительнасама мысль о том, что люди могут пойти куда-нибудьпоесть: он предпочитал оплачивать все счета заеду, доставляемую в офис (не забыв, правда, ввестилимит в 5 долларов на человека). Если Боэски несобирался приезжать в офис с утра, он начиналзвонить уже в 7.01 — и звонил каждые полчаса.

Однажды он позвонил в тот момент, когда в зданиибыла пожарная тревога, и никто в течение долгоговремени не подходил к телефону. На следующий деньна столах всех сотрудников появились записки:«Вчера я позвонил сюда в 15.15. Телефон прозвонил 23раза. Я понял, что в этот момент была пожарнаятревога. Я ни в коем случае не хочу подвергатьваши жизни опасности, но я выражаю свою особуюпризнательность тем, кто остался на месте».Боэски всегда считали человеком странным:удивляли и внезапно вспыхивающие симпатии иантипатии, и манера доводить подчиненных крикомдо полуобморочного состояния, и его бытовыепривычки. Он всегда носил черные костюмы-тройки(«мне и без того приходится принимать слишкоммного решений, чтобы думать еще и о том, во чтосегодня одеться»). Всегда ездил на наемномлимузине с водителем (а это вам не Москва: вАмерике такое себе очень мало кто позволяет) ивсегда патологически мало ел, изводя этим любогочеловека, в силу необходимости оказавшегося сним за одним столом. И еще он очень любил задаватьлюдям странные вопросы по телефону.

В 1981 Боэски решил воспользоватьсяблагоприятным для таких действий налоговымрежимом и ликвидировал свое участие в Ivan F. BoeskyCompany. Взамен была создана Ivan F. Boesky Corporation, вкоторую он смог привлечь около 40 миллионовдолларов капитала инвесторов. Система отношенийс инвесторами была все та же: доля причитающихсяим прибылей была много ниже, чем оплачиваемых имиубытков. Но никто не жаловался: все равно были «вплюсе».

Сотрудникам обеих фирм от этого прощене стало: Боэски расставлял их, как шахматныефигуры на доске, а они зачастую не могли понять,чего же от них ждут. Однажды один из ведущихтрейдеров Боэски Лэнс Лессман по какому-то делупозвонил ему вечером домой. К телефону подошелстарший сын Ивана — Билли. Лессман, измученныйбесконечными придирками и чудовищнымколичеством работы, пожаловался Билли на то, тоБоэски-старший выжимает его до предела. «Выдолжны понять нечто очень важное про моего отца,— сказал Билли. — Он совершенно, абсолютно,окончательно сумасшедший. Буйный сумасшедший».

Такой хороший Деннис

Дэннис Левайн был само очарование. Онвсегда улыбался, всегда готов был говорить о том,что вас беспокоит, приносил всем кофе и делалкомплименты в отношении галстуков. Может, онтаким родился, а может, это было просто оружием вборьбе за выживание «в джунглях Уолл-Стрит»: унего хватало самомнения, но явно не хватало ума изнаний. «Хороший мальчик» из респектабельнойеврейской семьи среднего достатка, Дэннис не могполучить — и не получил — «престижного»образования, что вкупе с отсутствием особоготаланта инвестора или способного его заменитьтрудолюбия сделало его восхождение по служебнойлестнице достаточно трудным.

Но зато он очень хотел быть богатым. Ибыл уверен, что станет: по крайней мере, пообещалсвоей красавице-жене Лори, что к тридцатизаработает первый миллион. Он учился вбесплатном бизнес-колледже «Барух» УниверситетаНью-Йорка, а после его окончания подал заявленияо приеме на работу во все инвестиционные банкиУолл-Стрит — и везде получил отказ.

После новой серии попыток ему удалосьустроиться в Ситибанк — в подразделение, котороезанималось «консультированием корпораций всфере международных финансов» и в работекоторого он мало что понимал. Да особо и нестарался — Ситибанк был для него лишь временнымпристанищем, а коль скоро свободного временибыло много, можно было подыскивать болееперспективную работу в инвестиционной компанииили банке. Когда в конце финансового года Левайнубыло отказано и в повышении по должности, и вповышении зарплаты, он недолго думая объяснилэто антисемитизмом и снова разослал заявления в25 банков.

На этот раз после серии собеседованийего приняли в «Смит Барни» (Smith Barney) — но не в тототдел, в который он рвался. Левайну оченьхотелось работать в так называемом M&A (Mergers andAquisitions) — отделе «слияний и поглощений», кведению которого относятся и недоброжелательныепоглощения. Он интуитивно чувствовал, чтоначинается эпоха, когда именно на этом фронтебудут происходить самые интересные события. Иименно здесь можно заработать самые большиеденьги. Но в M&A его не позвали, а предложилидолжность «ассоциированного партнера» в отделекорпоративных финансов (такой отдел винвестиционном банке обычно занимаетсявопросами, связанными с состоянием иперспективами акционерного капитала и рынкаакций публичных компаний).

Чем дальше в лес, тем больше дров.Слишком многие из понятий, существенных для этойистории, в принципе не переводятся на русский. Вобщем, так: по словам самого Левайна,инвестиционный банк оперирует двоичнойсистемой, в которой партнер (то есть совладелецбанка) — это единица, а все остальные — нули.Поэтому за благозвучным словосочетанием«ассоциированный партнер» скрываетсявсего-навсего технический сотрудник, главноезанятие которого — готовить материалы дляпартнеров, которые ведут переговоры с клиентами.Интересно, что Левайн — единственный изучастников этой истории — уже после ее окончаниянаписал автобиографическую книгу «Inside Out»(примерный перевод — «Наизнанку»). И мне безумноинтересно было сравнивать, как одни и те жесобытия описывают и участник, и «внешние»наблюдатели. Когда читаешь Левайна, кажется: нукакой молодец! Старался, рвался, пробивался,ночей не спал, жены неделями не видел — и достиг!А когда читаешь ПРО Левайна, становится ясно, чтоон никогда не любил своей работы — он хотелтолько заработать как можно больше денег в какможно более короткий срок. А здесь, как известно,все средства хороши. Тем более когда есть такоезамечательное оправдание: «эти антисемиты сгарвардскими дипломами все равно никогда менянаверх не пустят, так я им покажу!»

Но пока Левайн проводил по 10—12—14—16часов в день за своим столом в переполненнойрабочей комнате, стоял в очередях в библиотеке занужным номером Wall Street Journal (это быладо-компьютерная эпоха) и всячески старался хотьчем-нибудь выделиться. И тут ему повезло: «СмитБарни» каждый год отправлял одного из молодыхсотрудников в свое парижское отделение — впомощь работающим там партнерам. Сама по себе этаработа была очень тяжелой и не очень интересной,но зато человек, прошедший через такую «ссылку»,мог сам выбирать, в каком отделе он будетработать дальше. И когда «командировку»предложили Левайну, он сразу же согласился —предварительно выторговав место в вожделенномM&A. Ему было всего 26, получал он 23 тысячи в год,но все еще был уверен, что миллион к тридцатизаработает обязательно.

"Король - Солнце"

Майкла Милкена действительно частоназывали «Король» — не из-за его богатства, аиз-за его могущества. Всего за десять лет онсоздал принципиально новый рыночный инструмент— причем такой, с помощью которого у небольшихкомпаний появилась возможность «покуситься» настолпы американской экономики и более или менееблагополучно поглощать фирмы, в десятки разболее крупные, чем они сами.

Этим инструментом были так называемые«бросовые облигации» (junk bonds). До Милкена на рынкедолговых бумаг все было ясно и понятно: двакрупнейших агентства — Moody’s и Standard & Poor’s — замногие годы создали очень жесткую систему оценкинадежности облигаций. Их мнение было решающим:если инвестор знал, что те или иные бумаги невходят в категорию «облигаций инвестиционногокласса», он предпочитал с ними не связываться —несмотря даже на то, что эмитенты таких бумагвсегда предлагали по ним высокий доход. Аклассификация была построена на суммеформальных признаков, не последним из которыхбыл возраст компании, и потому у небольшой илиотносительно новой фирмы не было никаких шансов«занять денег» (то есть разместить своиоблигации) на открытом рынке.

Милкен изменил все. Он был совершенноуверен в том, что если людям объяснить, чтовысокодоходные «бросовые» облигации ничуть неболее рискованны, чем низкодоходные бумаги«инвестиционного класса», — на рынке произойдетреволюция. Интересно, что он долгие годы боролсяза то, чтобы эти бумаги перестали называть«бросовыми»: «высокодоходные» звучит куда лучше!Перестал он это делать, только попав на скамьюподсудимых.

Для того чтобы это объяснять,существовала даже теоретическая база. Например,исследование В. Брэддока Хикмэна, который изучилрынок облигаций низких категорий надежности иливообще такой категории не имеющих, и пришел квыводу, что в долгосрочной перспективе доход отинвестиционного портфеля, составленного из этихоблигаций, будет выше, чем от портфеля,состоящего только из высоконадежных бумаг. Дажес учетом того, что время от времени некоторые изэмитентов «бросовых» бумаг переставаливыплачивать долги. Милкен провел исамостоятельное исследование на базе последнихданных. Все сходилось. Вот оно — Эльдорадо. Надотолько уговорить людей покупать эти бумаги — итогда он сможет сделать с рынком все, что захочет.

Компания, в которой работал Милкен, —«Дрексель Бернхам Лэмберт» (Drexel Burnham Lambert) — сэнтузиазмом отнеслась к инициативе молодогосотрудника. Оно и понятно: если Милкен способенпродавать эти «бросовые облигации» в большихколичествах, комиссионные фирмы тоже будутбольшими. А поскольку дело было новым, Милкенубыли предложены необычайно выгодные условия: онполучал 35% прибыли, полученной «Дрекселем» вкачестве комиссионных, и от 15 до 30% прибыли,полученной от обслуживания тех клиентов, которыхМилкен «привел» в компанию (все это — помимозарплаты, разумеется). По традиции, вамериканских инвестиционных банках зарплатасотрудников — это совсем не главный источник ихдоходов. Зарплаты обычно бывают довольнонизкими, а самое важное — это «бонус»: частьдохода компании, распределяемая междусотрудниками по итогам финансового года. Ивполне может оказаться так, что сотрудник,получающий гарантированные 30 тысяч в годзарплаты, по итогам года получит миллион.

Главный талант, которым обладалМилкен, — это талант «продавца». Его способностьуговорить человека купить то, что он продает,казалась просто магической. И именно этот талантвкупе с уверенностью в том, что завысокодоходными низконадежными (по стандартнойклассификации) облигациями — финансовое будущееАмерики, сотворил чудо: в конце семидесятых объемрынка «бросовых бумаг» удваивался каждый год. К1977 году Милкен контролировал четверть этогорынка, а к 1983 — уже две трети. Сам он в 1982заработал 45 миллионов долларов — на 95% за счетбонусов.

А начислять бонусы действительно было с чего,поскольку Майк сделал маленькое, но оченьприятное открытие: если небольшая компания с несамой замечательной биографией всю жизнь жила вуверенности, что своих облигаций на рынке ей непродать, то в случае, если такая возможностьвдруг представится, она готова заплатить за неестолько, сколько попросят. Обычная ставкаинвестиционных банков за размещение выпускаоблигаций составляла 0,875% от номинальнойстоимости выпуска. Милкен понял, что многиеготовы платить 2%, 3, 4, 5 — только продайте! Атаканачалась.

Появилась и новая возможность дляманевра: в 1978 «Дрексель» позволил Милкенуперевести отдел «высокодоходных облигаций» вКалифорнию (поводов было два: семейныеобстоятельства Милкена и его уверенность в том,что в родном штате ему проще будет найтипокупателей для этих бумаг). Ситуация былабеспрецедентной: с самого начала векапроисходило стягивание инвестиционных компанийна Уолл-Стрит, но уезжать оттуда до тех пор никтоне уезжал.

Обосновавшись в Беверли Хиллз, Милкензавел в офисе свои порядки: рабочий деньначинался в 4.30 утра (7.30 по нью-йоркскому времени)и заканчивался в 8 вечера. Никто не выходил поесть— еду приносили в офис. Из офиса же забиралибелье и одежду в стирку и чистку. Былаорганизована специальная служба помощников,которые делали работу по дому, улаживали мелкиебытовые проблемы и даже водили гулять собак.Сотрудники должны были делать только одно —работать.

Сам Милкен покидал офис в рабочеевремя только раз в году: для ланча с женой вгодовщину свадьбы. Ел за рабочим столом —гамбургеры, пиццу или крекеры. Не занималсяникакими физическими упражнениями (это вАмерике-то, помешанной на «фитнес»!). Большуючасть «нерабочего времени» проводил в домашнемофисе. Терпеть не мог «кабинетов»: вся конторасостояла из нескольких огромных залов, и в самомбольшом из них в перекрестье огромного стола вформе буквы «Х» восседал Милкен (за столомработала еще дюжина сотрудников). Все спискислужащих калифорнийского отделения «Дрекселя»всегда составлялись строго в алфавитном порядке,и Милкен оказывался где-то в середине.Категорически требовал, чтобы его имя неупоминалось в ежегодном отчете «Дрекселя».Никогда не давал интервью журналистам. Покупалавторские права на все свои фотографии,сделанные в публичных местах (то есть запрещал ихпечатать). Не переносил табака, алкоголя, кофе,газированных напитков — и профанов. А его всерано называли «Король».

В начале восьмидесятых Милкен понял,что для его «Империи бросовых бумаг» открываютсяневиданные доселе перспективы: использованиевысокодоходных облигаций при«недоброжелательных поглощениях». И в самомделе: небольшая агрессивная компания вполнемогла убедить окружающих (не без помощи Милкена,конечно), что, захватив какую-нибудь гигантскуюкорпорацию, она «все сделает хорошо» и будетвполне способна выплачивать долги. На рынкеначался ажиотаж. Сформировалась каста«захватчиков корпораций» (corporate raiders, точныйперевод — «налетчики»), которые сделалипроцветающий бизнес из того, что совсем недавносчиталось непристойным занятием. Многие из нихстроили свои планы в расчете исключительно на то,что Милкен сможет продать их облигации — и онпродавал. Вера в гений «Короля-Солнце» быланастолько велика, что иногда для того, чтобыкакое-нибудь предложение о «поглощении» былосочтено серьезным, не нужно было даже продаватьэти облигации (то есть иметь «живые деньги» дляскупки акций на рынке): «Дрексель» просто писалписьмо о том, что он «совершенно уверен, что емуудастся организовать финансирование даннойпопытки за счет размещения высокодоходныхоблигаций» — и дело считалось решенным.

Ставки в игре были слишком высоки — ислишком трудно было преодолеть соблазн игратьбез правил. «Жадность — это нормально», — сказалоднажды Боэски. Хищники вышли на охоту.

"Союз обиженных"

Шел «вечер знакомств» для молодыхсотрудников Ситибанка.

Роберт Уилкис смотрел на толпу,которая заполняла огромный зал на верхнем этаженебоскреба Ситикорп, и думал о том, что никогда невидел в одном месте такого количества «белыханглосаксонских протестантов» в возрасте от 23 до28 лет с гарвардскими дипломами в кармане. Имеетсяв виду WASP — White Anglo-Saxon Protestant. Так в течениедолгого времени определяли «стопроцентных»американцев. Теперь, в связи с торжеством идеи«политической корректности», словосочетаниепотеряло положительный оттенок.

Что, их тянет в инвестиционный бизнестот же инстинкт, который заставляет лососяпробиваться вверх по течению реки во времянереста? Роберт только что удостоился честипожать руку самого Роберта Ристона — президентаСитикорп, но тот вряд ли даже запомнил его лицо:он был слишком занят рассматриванием имени назначке следующего в очереди молодого сотрудника.Уилкису было неуютно: он чувствовал, что он «неотсюда». И вдруг Роберт заметил человека, которыйвыглядел еще больше не на месте, чем он сам:высокого полного развязного парня, волосыкоторого были намного длиннее, чем нужно, акостюм был явно куплен «не в том» месте. Уилкиспрочитал имя на нагрудном значке: «ДэннисЛевайн», подошел к нему и спросил: «Что такойхороший еврейский мальчик делает в такомдурацком месте?». Они разговорились — и такначалась дружба, в конце которой был самыйграндиозный скандал на Уолл-Стрит со временВеликой депрессии.

В Ситибанке у Уилкиса явно было большеработы, чем у Левайна, и Дэннис часто заходил кнему среди рабочего дня, чтобы поговорить о том осем — и обязательно ввернуть, что «нам придетсясамим пробивать себе дорогу, а эти антисемиты всевремя будут нам мешать». Уилкису всегда казалось,что в Левайне есть что-то трогательное — наивноежелание, чтобы его все любили, и уверенность втом, что ему никто никогда не поможет. Так илииначе, они стали часто встречаться и послеработы, и Дэннис раз за разом заводил разговор отом, что «он всегда знал, что на Уолл-Стрит естьодна истинная ценность — информация, и что бынам ни говорили, все ее используют для того, чтобыделать деньги».

Гражданское законодательство СШАзапрещает использовать в коммерческих целях (тоесть для извлечения прибыли) «инсайдерскую»(внутреннюю) информацию — ту, которой обладаютсотрудники компаний-эмитентов и тех банков иинвестиционных фирм, которые этих эмитентовобслуживают, и которая может повлиять на курсакций компании. Предполагается, что такого родаинформация не может быть использована длясовершения операций на фондовом рынке до тех пор,пока она не будет опубликована или иным способомдоведена до сведения всех заинтересованных лиц.

По закону, Комиссия по ценным бумагам и биржам(Securities and Exchange Commission, SEC) имеет право наложить налицо, совершившее такую операцию, штраф в размеретрехкратной прибыли, полученной от нее.Уголовное преследование непосредственно за этодействие не предусмотрено, но поскольку онообычно сопровождается другими правонарушениями(прежде всего уклонением от уплаты налогов),расследование дела об инсайдерской торговлечасто приводит к уголовным процессам и — в итоге— не только к штрафам, но и к тюремномузаключению.

И вот однажды Левайн, уже перешедший ктому времени из Ситибанка в «Смит Барни»,позвонил Уилкису на работу, назвал некуюкомпанию и сказал: «Не задавай вопросов. Простокупи акции — и все». Уилкис купил бумаг нанесколько сотен долларов — а через неделю онивзлетели в цене. «Вот видишь, Боб, — сказалЛевайн, — я собираюсь о тебе позаботиться». Надосказать, что так дело впоследствии описывал самУилкис. У Левайна все получается наоборот: этоУилкис первым позвонил ему с «подсказкой», этоУилкис вымогал у него инсайдерскую информацию,это Уилкис первым открыл незарегистрированныйсчет в швейцарском банке и так далее. Даже вкниге, которую Левайн написал уже после тюрьмы,под фото Уилкиса стоит подпись: «Боб Уилкис вгостях у нас в Париже в 1979 году. Именно тогда онрешил открыть счет в Швейцарии». Впрочем, Левайнне отрицает, что сам он тоже открыл в это времяшвейцарский счет.

Так или иначе, кто бы ни сделал первуюподсказку, на ней дело не кончилось. И у Левайна, иу Уилкиса был доступ к инсайдерской информации:через их фирмы проходило множество клиентов, ичасто в банк попадали самые «горячие» сведения. Ив конце концов они пришли к решению: коль скоро«все так делают» (то есть покупают и продаютакции на основе инсайдерских сведений), то почемубы не делать и им? Главное — не попадаться, ипоэтому нельзя не только совершать сделки отсобственного имени, но и вообще проводить их стерритории США.

Это может показаться излишним, но яхотел бы напомнить, что в США никто не совершаетсделок на фондовом рынке за наличные и никто,кроме профессиональных торговцев, не проводит ихсамостоятельно. У любого человека, который хотябы время от времени продает и покупает ценныебумаги, есть счет в брокерской конторе, которая ивыполняет его поручения на покупку или продажу.Это вам не МММ на улице купить.

Левайн с Уилкисом «изучили проблему» ипоняли, что проще всего — открыть счет впредставительстве какого-нибудь швейцарскогобанка на Багамах (это дает двойную гарантию: ишвейцарские, и багамские законы строго блюдуттайну личности клиента), и поручить банковскомуменеджеру совершать сделки на фондовом рынке отимени банка. Еще лучше — создать компанию иоткрыть счет для нее. Они договорились о том, чтони один из них никогда не будет использоватьинформацию, полученную в собственном банке, —только ту, которую передал другой. А при передачеинформации по телефону следовало пользоватьсякодовым именем (почему-то Алан Дарби. Никто из нихпотом не мог вспомнить, откуда взялось это имя).Левайн признался, что уже провел нескольконелегальных сделок на базе инсайдерскойинформации и втрое увеличил свой стартовыйкапитал — 40 тысяч долларов. Но он недоволен тембанком, с которым вел дела еще с парижскогопериода своей жизни: там задавали слишком многовопросов. Поэтому в мае 1980 года Левайн слетал вНассау (столицу Багам) и под именем «МистераДаймонда» открыл счет в банке Лой (Bank Leu). При этом,хотя счет и являлся секретным и личность еговладельца не подлежала разглашению практическини при каких обстоятельствах, в банке пришлосьназвать настоящую фамилию, оставить фотокопиюпаспорта и другие документы.

Личным менеджером Левайна былназначен Бруно Плетчер, которому впоследствиисуждено было сыграть немалую роль во всейистории.

Уилкис открыл счет в багамскомотделении «Креди Суисс» под именем мистераГрина. Тем временем Левайн как-то разговорился содним из тех людей, с которыми он частосталкивался по службе, — сотрудникоминвестиционного банка «Уочтел, Липтон» (Wachtell,Lipton) Иланом Райхом — и навел его на любимую тему:«все пользуются, так не будем же дураками».Почувствовав интерес Райха, Левайн рассказал емуо «схеме», не называя имени Уилкиса, и предложил«делиться» информацией. За это Левайн будетсовершать для Райха операции через свой счет —Райху вообще ничего не нужно предпринимать,только забирать деньги. Единственное, чтозаинтересовало Райха, — есть ли у Левайна другиеисточники информации. «А как же, — ответилДэннис, который чувствовал себя почти ДжеймсомБондом и вовсе не собирался называть Райху имяУилкиса (как, впрочем, и Уилкису — Райха). — Я тебедокажу».

Случай не заставил себя долго ждать.Уилкис, который к тому времени перешел в «ЛазардФрэc» (Lazard Freres), узнал, что «Эльф-Акитэн» (Elf-Aquitaine),гигантский французский энергетический концерн,намерен предпринять враждебное поглощение«Кер-МакГи» (Kerr-McGee) — крупной нефтяной компании,базирующейся в Оклахоме. Это было первое в мирепоглощение с бюджетом больше миллиарда долларов.Это был на самом деле БОЛЬШОЙ секрет. Уилкисуудалось даже скопировать документы с наброскамиинвестиционных стратегий, разрабатываемых егобанком для «объекта поглощения». Когда Левайнрассказал и показал это Райху, тот был потрясен:было совершенно очевидно, что в скором временицена акций «Кер-МакГи» резко пойдет в гору изаработать на этом можно очень много.

В итоге Райх, конечно, не устоял. Они сДэннисом разработали специальный код дляпередачи информации на основе аналитическихсборников Standard & Poor: Райх звонил Левайну вконтору, представлялся как мистер Дэвис иговорил: «один, сто десять, четырнадцать». Левайнбрал первый выпуск сборника, находил на 110-йстранице четырнадцатую строку — и знал: вот она,фирма, которая скоро «будет в игре».

В своей книге Левайн дал отчет о многихсовершенных по этой схеме операциях — и, надосказать, иногда ему приходилось понервничать.Например, утром 24 сентября 1980 года он получил отРайха информацию о том, что «что-то происходит»вокруг страховой компании «Джефферсон НэшнлИншуэранс»: по всей видимости, готовитсяпоглощение. Через пару часов — во время ланча —Левайн позвонил из телефона-автомата на Багамы идал Плетчеру поручение купить акции этой фирмына все деньги, лежавшие на счету (около 130 тысячдолларов), а также передал подсказку Уилкису.

В конце того же дня Райх позвонилснова. «Ничего не будет — сделка отменена», —сказал он. Левайн, по его собственным словам,почувствовал, что у него подгибаются колени: этобыли ВСЕ его деньги. А торги уже закончились, исделать ничего было нельзя. Левайн честнопередал дурную весть Уилкису и отправился домой— можно было только ждать и надеяться. Когда онпосле бессонной ночи вернулся в контору, делатьон ничего не мог: сидел, глядя в бумаги, и ждал,пока начнется торговля. И снова позвонил Райх:«Оказывается, все в порядке». Левайн очнулся,подпрыгнул на стуле, позвонил Уилкису и вообщеснова почувствовал, что живет. В этот же день былообъявлено, что «Цюрих Иншуэранс» намеренапоглотить «Джефферсон», — и акции мгновенновзлетели. На следующее утро Левайн отдал приказпродавать и в итоге получил рекордную на тотмомент прибыль: 155 734 доллара (то есть больше стапроцентов за два дня).

Так оно и шло. Левайн привлек ещеодного «конспиратора» — Айру Соколова, которыйработал вместе с ним в «Смит Барни». Информациягуляла по кругу, и проигрывали члены «цепи»редко. Осенью 1981 Левайн перешел в компанию«Лехман Бразерс» на должность вице-президента сокладом в 50 000 долларов в год и обещанием бонуса внесколько раз больше, чем зарплата. К этомувремени на его швейцарско-багамском счете былоуже почти миллион долларов.

Друзья познаются в беде. Даже наУолл - стрит

Джона Мулхерена считали одним из самыхталантливых молодых брокеров. Его узнаваливсегда и везде: ну кто еще, кроме Джона, мог носитьразноцветные рубашки-поло и защитного цветамятые штаны в этом мире полосатых костюмов? Этобыл его фирменный стиль — и он ни ради кого ненамерен был от него отказываться.

Сам Мулхерен был мастером опционныхстратегий и прославился тем, что, не имеяникакого специального образования, создал однуиз первых компьютерных программ для анализарынка опционов. По Уолл-Стрит пошли слухи о«чудо-аналитике», и кончилось это тем, чтоМулхерена пригласили в «команду первой лиги» —инвестиционный банк «Мерилл Линч» (Merrill Lynch) — ипригласил не кто-нибудь, а один из директоров,Дональд Риган, будущий руководитель аппаратаБелого дома у президента Рейгана.

Мулхерену всегда хотелось бытьбогатым — но ему надо было, чтобы все знали, чтоон сделал это честным путем. И его карьера в«Мерилл Линч» оказалась одним из редких примеровтого, что это все-таки возможно: здесь он сталмультимиллионером еще до того, как емуисполнилось тридцать. Он не отказывал себе вудовольствиях, которые можно купить за такиеденьги, но твердо придерживался одного правила:если тебя просят помочь, помоги. И не задавайвопросов. К началу восьмидесятых Мулхерен уже незнал, сколько у него денег, — ими управляли егоюристы. Он просто просил их сказать, если егорасходы станут чрезмерными. Они этого ни разу таки не сказали.

Больше всего Джону нравилось быть«пугалом» фондового рынка: он обожал подначиватьарбитражеров, которых называл «толстыми иленивыми», и говорил, что ест их на завтрак.Любимым трюком был такой: Мулхерен начиналпродавать или покупать большие пакетыкаких-нибудь акций за пару часов до заранееизвестного времени какого-нибудь важногосообщения (например, о том, что сделка замороженаили, наоборот, разрешена антимонопольнымкомитетом). При этом он не знал, какой будет сутьэтого объявления и, соответственно, егопоследствия. Но все были уверены, что на самомделе он что-то знает наверняка, — и начиналидействовать так же, как он. Мулхерен успевалсовершить обратные сделки еще до ожидаемогоизвестия — и тогда его суть его мало касалась.«Арбы» приходили в бешенство, но ничего поделатьс этим не могли.

У Мулхерена было правило: никогда необсуждать состояние дел с представителямиинвестиционных банков. Он говорил: «Они вам илисоврут, что для вас вредно, или дадутинсайдерскую информацию, что противозаконно». Необщался он и с прессой. Но вот с Боэски делообстояло по-другому. С ним Мулхерен разговаривалпрактически каждый день, обсуждал ситуацию нарынке, рассказывал то, что знал. Джону оченьхотелось понравиться Боэски — для него Иван былгением «бума поглощений».

А бум постепенно превращался в манию. Никто немог спокойно смотреть, как другие делают деньги,— и огромные деньги! — покупая компании и затемпродавая их. Когда Уильям Саймон купил «ДжибсонГритингс» в 1982 году, а полтора года спустя продалее с прибылью в 70 миллионов (деньги, вложенныеинвесторами, выросли в сто раз), Уолл-Стрит немогла успокоиться. Все вдруг поняли, что вполнеможно купить компанию, потом быстро и резкосократить ее расходы (хотя бы уволив половинусотрудников), повысить таким образом коэффициенткоммерческой привлекательности — и продать согромной прибылью. А если у тебя нет своих денег— можно рисковать чужими, то есть статьинвестиционным банкиром, арбитражером илиюристом.

В 1981, когда «Дюпон» за 7,8 миллиардакупил «Коноко» — девятую в списке крупнейшихамериканских нефтяных компаний, — началсянастоящий психоз. Несмотря на цену, значительнопревосходившую все предшествующие случаивраждебных поглощений, на «Коноко» было четырепретендента: «Доум Петролеум», «Мобайл»,«Сигрэм» и «Дюпон». И всем им были нужны юристы иинвестиционные банкиры в качестве советников.Практически все крупные банки Уолл-Стрит былитак или иначе вовлечены в это дело.

А для арбитража история была простомечтой: акции «Коноко» в мае, когда о поглощенииобъявила «Доум», продавались по 50 долларов. Послеатаки «Доум» они поднялись до 65 и продолжалиподниматься до августа, когда «Дюпон»скупил-таки их по 98. Дело был верное, но даже здесьБоэски всех удивил. Он не упускал ни одной мелочи,он знал о сделке больше, чем фирмы, в неевовлеченные, он нанял целую команду юристов,чтобы исследовать возможные препоны со стороныантимонопольного законодательства — и всегдаоказывался на шаг впереди остальных. И когдаБоэски решился — он швырнул в «Коноко» вседеньги, которые у него были, и все, какие смогзанять. Итог: Boesky Corporation на этой сделке удвоиласвой сорокамиллионный капитал.

Может быть, после этого Боэскирасслабился, может быть, ему просто не повезло —но вскоре он попал в историю, после которойнадолго стал должником Мулхерена. В мае 1982 Т. БунПикенс, один из самых известных захватчиков —«рейдеров», объявил о намерении купить нефтянуюкомпанию «Ситиз Сервис» (Cities Service). Неделей позжеу него появился конкурент: чтобы избежать когтейПикенса, «Ситиз Сервис» призвала на помощь «ГалфОйл» (Gulf Oil), которая в качестве «белого рыцаря»предложила $63 за акцию. Боэски бросил на рынок 70миллионов долларов (почти столько, сколькосоставлял весь капитал его фирмы), скупил акции«Ситиз Сервис» и спокойно ждал развития событий.Лэнс Лессман, который руководил у Боэскианалитическим отделом, утверждал, что «этасделка так надежна, что я бы даже своей бабушке еепосоветовал».

Странная на первый взглядформулировка «почти столько, сколько составлялвесь капитал его фирмы» — отражение того факта,что никто из профессионалов и мало кто из«серьезных любителей» не совершаетспекулятивных операций целиком на свои деньги.Коль скоро акции покупаются в надежде на скоруюперепродажу с прибылью, есть все резоныоперировать деньгами, взятыми в долг, — много литам набежит процентов за несколько дней, да и занесколько недель! Для профессионаловустановлены жесткие ограничения на долюпривлекаемого заемного капитала — в разные годыдля разных категорий фирм они колебались от 1:1 до1:3 (заемных втрое больше, чем своих).

Вечером 6 августа (это была пятница)Боэски выглядел обеспокоенным: по бирже прошлислухи о том, что «Галф Ойл» выходит из игры,ссылаясь на проблемы с антимонопольнымзаконодательством. Нью-Йоркская фондовая биржауже закрылась, но на Западном побережье ивнебиржевом рынке торги еще шли — и акции «СитизСервис» за час упали на 10%.

Боэски решился: включил «громкуюсвязь» и начал подстегивать сотрудников:«Включайтесь на полную!» Трейдеры лихорадочнопытались дозвониться до Сан-Франциско иЛос-Анджелеса в надежде найти покупателей. Но тутже по биржевому телеграфу пришло официальноесообщение о том, что «Галф Ойл» отказывается отсделки, — и желающие купить «Ситиз» мгновенноиспарились.

Это было еще не все: тут же начализвонить кредиторы, требуя вернуть деньги, взятыеБоэски на покупку акций. Ситуация становиласькритической. У Боэски не хватило бы денег покрытьвсе обязательства даже в том случае, если бы онпродал все имевшиеся у него акции другихкомпаний. 20 миллионов были банковскими ссудами«до востребования» (call loans), то есть банки моглипотребовать их обратно в любой момент. Крометого, были и требования комитета Нью-Йоркскойбиржи и Комиссии по ценным бумагам и биржам(давайте будем называть ее SEC — по-русски этоникак не сокращается, а полное название слишкомдлинное): нужно было привести дела в соответствиетребованиям по балансу между собственными изаемными средствами, иначе фирму моглиликвидировать. Чем ниже падали акции — тем хужестановился этот баланс. Он провел переговоры сосвоими кредиторами, умоляя их не отзывать ссуды— они вроде бы поддались на уговоры, но неназывали никакого конкретного срока. Боэскивыглядел бледным, но спокойным. «Это игра, —сказал он Лессману. — Именно так оно ипроисходит».

В понедельник торги акциями «СитизСервис» так и не открылись из-за огромногопревышения предложения над спросом. Специалистыбиржи не собирались начинать торговлю до тех пор,пока не станет ясно, по какой цене можно будетнайти покупателей. А это зависело и от того, чтобудет делать Боэски: если он выбросит свои акциина рынок, цена рухнет. А сам Боэски знал: если ценабудет ниже $30 за акцию, с ним будет кончено.

Торги открылись на 30 долларах ровно. НоБоэски не мог не продавать — на него давилбиржевой комитет, угрожая ликвидацией, — ивынужден был просить помощи у Мулхерена. Тот нетолько купил большой блок акций, но и смогсмоделировать серию сделок с опционами, котораяпривела показатели фирмы Боэски в норму и спаслаее от ликвидации. Кроме того, благодарявмешательству Мулхерена Боэски не надо былопродавать все акции «Ситиз» (если бы он этосделал, цена упала бы еще ниже).

Интересно, что в итоге вынужденный шагоказался верным: через две недели «ОксиденталПетролеум» предложила по 58 долларов за акцию. НоБоэски, в итоге все равно потерявший 24 миллиона,чувствовал, что он перед Мулхереном в долгу: еслибы тот не помог, Боэски был бы банкротом. Когдавсе кончилось, он позвонил Мулхерену и сказал: «Япросто не могу поверить, что ты сделал это дляменя».

Однако Иван чувствовал, что больше онсебе такого позволить не может, — тем более чтоего жена, Сима, вложившая много собственных денегв его бизнес, сказала, что она ничего подобного недопустит. Хорошо, сказал себе Боэски. Естьспособы избежать риска и связанных с ним потерь.И позвонил Сигелу: «Привет, Марти. Почему бы намне пообедать вместе?»

"Из лучших побуждений"

Сигел пребывал не в лучшем расположении духа.Да, он, конечно, был звездой — но в оченьмаленьком созвездии. У «Киддер, Пибоди» не былони репутации, ни капитала для того, чтобыработать с крупными корпорациями.

Сигел видел, что, хотя его оченьуважают как специалиста по поглощениям, самыевыгодные дела все равно уходят к фирмам «первойлиги» — «Морган Стэнли», «Ферст Бостон» и другим.

По итогам 1981 года сумма его зарплаты ибонуса составила больше 600 тысяч долларов, ноденег не хватало — «положение в обществе»требовало все новых затрат. Проработав нескольколет по сто часов в неделю, он чувствовал себяуставшим и периодически впадал в апатию. Начинаяновое дело, мечтал только о том, чтобы онопоскорее кончилось.

Вот в таком состоянии Сигел иотправился на встречу с Боэски в Гарвардскомклубе. Они поговорили о том о сем, Боэски вочередной раз позвал Сигела работать в своюкомпанию (он это делал регулярно, а Мартинрегулярно отказывался), а потом перешел кразговору о финансовых проблемах Сигела. «Я длявас почти как консультант, — сказал Марти. —Вообще-то за это принято платить». «Нет проблем,— ответил Боэски. Давайте договоримся о цене. Иесли вы сможете рассказывать мне о том, какиеситуации возникают на рынке, я готов платить и заэто».

Нет никаких сомнений в том, что Сигелпонял, что речь идет о передаче инсайдерскойинформации. В душе у него что-то дрогнуло, но онничего не сказал Боэски. Они договорились, чтообсудят размер «бонуса» в конце года, и на этомразговор о делах закончился. Возможность оказатьИвану услугу появилась довольно скоро. В августе1982 года компания «Бендикс» (Bendix) объявила онамерении поглотить «Мартин Мариэтта» (Martin Marietta),и та пригласила Сигела для организации защиты.Сигел решил пустить в ход свою фирменнуюстратегию «Пэкмэн», названную так по популярнойкомпьютерной игре: и в игре, и на Уолл-Стрит сутьзаключается в том, что объект нападенияповорачивается лицом к «агрессору» и нападаетсам. Вообще-то стратегию изобрел не Сигел, ноименно он ввел ее в практику поглощений.

Пока Сигел и представители «МартинМариэтта» отрабатывали свои планы, Мартиподумал, что ситуация просто идеальна для Боэски:когда предпринимается попытка поглощения, курсакций «поглотителя» падает. Но Сигел-то знал, чтокак только «Мартин Мариэтта» объявит о том, чтоона сама намерена скупать акции «Бендикса», егобумаги моментально пойдут в гору. В общем, онпозвонил Боэски и сказал: «Мы тут кое-чтопридумали наcчет дела «Мартин Мариэтта». Так чтопокупайте «Бендикс»». Согрешивший ангелнизвергся с небес на землю.

В конце года Сигел позвонил Боэски,чтобы обсудить «бонус». Сошлись на 150 000 долларах,но Сигел потребовал наличных. Боэски поупирался,но в итоге организовал передачу денег в лучшихтрадициях худших шпионских фильмов: встреча ввестибюле гостиницы, курьер в темных очках счемоданчиком, пароль «красный свет», отзыв«зеленый свет». А в чемоданчике в аккуратныхупаковках лас-вегасского казино «Caesar’s Palace» —новые стодолларовые купюры...

Проблема была в том, что проблем насамом деле было две: с одной стороны, Сигелу нужныбыли деньги — и поэтому он передавал информациюБоэски; с другой стороны, ему нужна былаинформация — и на этот раз не для себя, а для«Киддер, Пибоди».

Руководство «Киддер, Пибоди» слишком поздноосознало, что поезд уходит: все инвестиционныебанки открывали для себя новые сферыдеятельности, а в «Киддер» по-прежнему вели делопо старинке. И все бы было ничего, но прибыльностьтрадиционных операций (в первую очередьброкерских) неуклонно снижалась. Противостоятьэтому можно было, создав в банке отдел арбитража(то есть совершая операции не для клиентов, а длясебя) — но президент «Киддер, Пибоди» РальфДеНунцио не соглашался на это слишком долго, акогда согласился, оказалось, что найти человекана роль руководителя отдела практическиневозможно. В итоге этим руководителем сталТимоти Тэйбор — человек, у которого не былоникакого опыта в арбитраже, но была уверенность втом, что «не боги горшки обжигают».

По традиции, работа отдела арбитража винвестиционном банке регулируется оченьжесткими правилами. Главное из них — «китайскаястена» между инвестиционными консультантами,которые работают с клиентами, и арбитражем. Крометого, запрещаются сделки с бумагами тех компаний,которых в данный момент банк консультирует поконкретной проблеме. Сотрудникам отделовкорпоративных финансов и «слияний и поглощений»категорически запрещено передавать информацию вотдел арбитража.

Тэйбор был назначен «консультантом»при трейдере Ричарде Вигтоне, и дело закрутилось.Но поскольку делать его никто не умел, Тэйбор иВигтон просто копировали сделки тех клиентов«Киддер, Пибоди», которых считали самымиудачливыми спекулянтами. Ничегопротивозаконного в этом не было, но и хорошимвкусом такое поведение не отличалось. ДеНунциорешил, что поправить положение дел может Сигел —признанная звезда «Киддер, Пибоди» — иназначил его «советником» отдела арбитража. Ачто мог сделать Сигел, сам никогда спекулятивныхопераций не проводивший? Вот и пришлось — длятого чтобы «оправдать доверие» — искать путиполучения такой информации, которая помогла бысовершать прибыльные операции. И почему-то этойинформацией всегда оказывалась та, использоватькоторую по закону было нельзя.

Так что поток пошел в обе стороны:что-то Сигел рассказывал Боэски, что-то Боэскиему. Естественно, были у Сигела и другие знакомые— например, Роберт Фримен из «Голдман, Сакс», укоторого тоже было что рассказать. Вроде бы всебыли довольны — но сам Сигел чувствовал, чтоувязает в трясине.

Откуда берутся клопы

...А потом по Уолл-Стрит пошли слухи, чтоСигел «слишком часто разговаривает с Боэски».

Вообще говоря, в том, чтобы«разговаривать», ничего криминального не было.Всем было известно, что «арбы» без конца звонятвсем, кто может иметь хоть какую-нибудьинформацию. А «все» стараются от них отделатьсялюбыми способами.

Но в тот момент совершеннофантастическая «интуиция» Боэски уже сталаповодом для разного рода спекуляций на тему того,что у него есть «не только мозги, но и уши», и чтоего кто-то наверняка снабжает информацией.Естественно, это все в какой-то момент достиглоуже других ушей — репортерских.

Гром грянул 6 августа 1984 года, когдавышел номер журнала «Форчун» (Fortune) со статьейГвен Кинкэд о Боэски и его «подвигах». Большаячасть статьи была для Боэски вполне лестной, ногде-то в середине стояла ужасная фраза:«Соперники Боэски иного мнения о еговсеведении... Намекают на то, что он обычно играетна сделках, в которых участвуют «Киддер, Пибоди»или «Ферст Бостон»... Боэски яростно отрицаетиспользование инсайдерской информации...» О том,что статья готовится, Боэски сказал Сигелу занесколько дней до ее выхода — предупредив, чтотам может быть негативный отзыв об отношенияхмежду Боэски и «Киддер, Пибоди». Сигел решил, чтонадо заранее поставить в известность своего шефа— ДеНунцио, и рассказал тому все, что знал.ДеНунцио не был слишком уж обеспокоен, тем болеечто помимо «Киддер, Пибоди» в статье упоминалсяеще и «Ферст Бостон». И уж конечно он не спросилСигела, правда ли то, что написано в статье.

Но сам Сигел чувствовал, что сбываютсясамые худшие его опасения и однажды его«конспиративные связи» с Боэски будутразоблачены — тем более что «профи» с Уолл-Стритдогадывались о большем, чем журналисты. Дажеблизкий друг Сигела — глава арбитража «Голдман,Сакс» Роберт Фримэн однажды предупредил его:«Марти, ты должен быть осторожен, Ходят слухи, чтовы слишком близки с Боэски». «Я больше неразговариваю с ним, — вспыхнул Сигел. — Это все впрошлом».

Когда волнение, вызванное статьей в«Форчун», уже улеглось, Сигелу позвонила КонниБрук — репортер из «Атлантик», которая тожеготовила статью о Боэски, — и сказала, чтонамерена упомянуть Сигела как источникинформации. Сигел понял, что надо бороться, ипошел к ДеНунцио с просьбой «сделать хотьчто-нибудь». ДеНунцио сделал: юристы «Киддер,Пибоди» связались с коллегами из «Атлантик» ипригрозили судебным преследованием. В итоге Брукбыла предупреждена, что статья не выйдет, если изнее не будут сняты все упоминания о Сигеле. Брукпротестовала, но безрезультатно. Сигел был полонрешимости свести контакты с Боэски к минимуму. Онстарался не звонить ему сам и избегал передачилюбой информации — не только конфиденциальной.Но по мере того, как приближался конец года,Сигелу становилось все труднее и труднеезаставить себя не думать о «бонусе» от Боэски.Хотя в 1984 он заработал в «Киддер, Пибоди» большемиллиона, денег все равно не хватало. И, в концеконцов, Боэски получил десятки миллионов наинформации Сигела — так зачем же отказываться отденег?

В итоге Сигел сказал Боэски, что тотдолжен ему 400 000 долларов, — и Боэски опятьсогласился, не торгуясь. Сигел приготовился кочередному «шпионскому спектаклю» с передачейналичных. На этот раз он ровно в 9 утра должен былвойти в телефонную будку на углу 55-й Улицы и 1-йАвеню и сделать вид, что звонит. Курьер подойдет кбудке, притворится, что ждет своей очереди,поставит чемоданчик слева от Сигела и исчезнетбез единого слова. Сигелу все это крайне ненравилось, но выбирать не приходилось.

Он пришел на назначенное место гораздораньше времени и решил выпить кофе в соседнемкафе. По маленькой площади кругами ходил человек,очень похожий на курьера. «Вот и хорошо, пустьподождет», — подумал Сигел, но тут увидел ещеодного мужчину, который внимательно наблюдал запервым. Сигел испугался. Он сразу вспомнилрассказы Боэски про ЦРУ, свои недавниенеприятности с прессой и решил, что лучше будеттихо уйти. Из офиса он позвонил Боэски и сказал,что передача не состоялась, потому что закурьером кто-то наблюдал. «Естественно, —ответил Боэски. — Я должен быть уверен, чтоденьги попали к тебе». Сигел уже готов былотказаться от денег вообще, но Боэски все женастоял на том, чтобы процедура была повторена —на этот раз успешно.

Сигел считал, что на этом всекончилось: дело сделано, деньги получены. Онпрактически отказался не то что встречаться сБоэски, но даже разговаривать с ним по телефону. Ивот однажды, когда Боэски в очередной разпозвонил, а Сигел в очередной раз постарался отнего отделаться, в голосе Ивана вдругпослышалась неподдельная грусть: «В чем дело,Марти? Ты никогда не разговариваешь со мной. Тымне не звонишь. Я никогда тебя не вижу. Ты менябольше не любишь?»

Розовый замок

«Немедленно дайте мне Милкена!» —услышала секретарша знакомый голос в трубке иответила, что Милкен сейчас занят. «Прекратитемне врать, — орал человек на другом концепровода. — Хватит мне этого дерьма! Скажите ему,чтобы он снял эту чертову трубку!»

Разумеется, это был Боэски. Всесотрудники калифорнийского офиса «Дрекселя»терпеть не могли оказываться между ним иМилкеном: Боэски орал и ругался, отказывалсяверить, что Милкен на самом деле занят, а если еговсе-таки не соединяли, звонил каждые две-триминуты, пока не добивался своего.

А звонить ему приходилось все чаще: кконцу 1983 года он разговаривал с Милкеном 2—3 разав день. Когда Боэски появлялся в своемнью-йоркском офисе в 7 утра, в Калифорнии было натри часа меньше — но именно в это время на работуприходил Милкен, и они начинали день странсконтинентального разговора, который давалим приятное ощущение того, что пока все спят, ониуже вышли на охоту. Охота была знатной: с деньгамиМилкена за спиной Боэски становился все болееагрессивным. Ему давно казалось, что рольарбитражера он уже перерос. Ему хотелосьреспектабельности — и он готов был за нееплатить. Он даже говорил, что готов отказаться отклассической (и всеми прочими осуждаемой)тактики «арбов» — «гринмейла» (greenmail), когдафирма скупает большой пакет акций некоторойкомпании в надежде на то, что компания в страхеперед враждебным поглощением предложит выкупитьакции по более высокой цене. Мечтой Боэски былостать кем-то вроде «коммерческого банкира» — этокуда более солидно, чем быть торговцем.

«Коммерческий банкир» (merchant banker) —британская параллель американского понятия«инвестиционный банкир» (investment banker). Боэскииспользовал британский термин потому, что в СШАнельзя быть «инвестиционным банкиром» безинвестиционного банка, а создать банк — значитпоставить себя в жесткие рамки государственногорегулирования банковской деятельности. Но —какой же банкир без денег. Какие-то деньги уБоэски были (на тот момент — около ста миллионов),но чтобы проводить широкомасштабные операции попоглощению компаний, этого было явнонедостаточно. И «Дрексель» с его империей«бросовых облигаций» оказался превосходнымисточником недостающего капитала: Милкензаверил Боэски, что сможет собрать для него покрайней мере еще 100 миллионов путем выпускадолговых бумаг. Правда, за удовольствиеприходилось платить, и недешево (точнее — 17%годовых), но Боэски был уверен, что «новые деньги»принесут ему такие прибыли, что выплатапроцентов труда не составит.

Первой из новых сфер, которые решилосвоить Боэски, был «выкуп в кредит» — такназываемый LBO. Мне никак ничего не удаетсяподелать с тем, что русских терминовкатегорически не хватает для описанияамериканских «игр». LBO (leveraged buy out) — это такаяоперация, когда человек или группа лиц покупаетконтрольный пакет акций компании на взятые вдолг деньги — как правило, на тех условиях, чтозалогом под кредит будут сами покупаемые акции, адолг будет выплачиваться из доходов компании.Операция зачастую проводится высшимименеджерами фирмы с целью превратить ее изпубличной в частную.

Каждый раз, когда Боэски приезжал вюжную Калифорнию, он останавливался в отеле«Беверли Хиллз» — сентиментально-розовом зданиисомнительной архитектуры, которое было одним изсимволов Голливуда. Гостиницу построили втридцатые годы, и она очень быстро стала нервнымцентром «империи грез», куда регулярно приходилина ланч или обед те люди, которые на данный моментбыли «на коне». У бассейна призраки звездвстречались с живыми звездами: когда-то здесьсидела под зонтиком Грета Гарбо, не снимая платьяплавала Кэтрин Хепберн, загорал Грэгори Пек; атеперь прыгал с мостика в воду Эдди Мерфи ипотягивала коктейли Ким Бэссинджер.

Но для Боэски дело было не в звездах, а в том, чтоотель был ЕГО. Как и многое другое, он получил егоот жены — Симы. Когда в 1979 умер ее отец, БенЗильберштейн, большая часть принадлежавшей емунедвижимости была поделена поровну между Симой иее сестрой Мюриэл. В отеле «Беверли Хиллз»,который Бен купил еще в 1974, у каждой из сестербыло по 47,5%, а остальные 5% были поделены междуразными родственниками. Боэски тихо и особо неторгуясь начал скупать у них акции и к 1981 годуполучил контрольный пакет корпорации«Вагабонд», которая владела отелем какюридическое лицо. Большой прибыли «Вагабонд» неприносила, но у нее были реальные активы,наличные деньги и репутация консервативнойкомпании — и Боэски решил, что она станет темдвигателем, с помощью которого он перейдет изразряда «торговцев» в категорию «магнатов».

Начались переговоры с «Дрекселем» обэмиссии облигаций. Помимо обычных 17% годовых дляинвесторов (покупателей облигаций) «Дрексель»потребовал кое-что для себя: варрантов, дающихправо приобрести акции «Вагабонда» (в случае,если Боэски преследовали бы неудачи, «Дрексель»мог вмешаться в управление компанией). Ну икомиссионные за размещение выпуска, конечно.Естественно, сделку заключал Милкен, норуководству «Дрекселя» она не очень понравилась:иметь в качестве клиента «арба» было слишкомопасно в плане утечки информации. Исполнительныйдиректор «Дрекселя» Фред Джозеф предупредилвсех сотрудников фирмы, что обсуждение любыхсделок с Боэски абсолютно недопустимо. Боэскинедолго ждал случая попробовать, насколькопрочна у «Дрекселя» «китайская стена»: он вскорепозвонил самому Джозефу с вопросом по делу, вкотором «Дрексель» принимал участие. Джозефсказал, что ничего не знает и позвонит позже — ипозвонил, но уже после того, как интересующаяБоэски информация стала известна всем. Боэскипопробовал еще пару раз — но Джозеф былнепробиваем, и Иван прекратил свои попытки. Да имного ли было в них толку, если он все равнополучал информацию от Милкена.

После того, как Милкен организовалвыпуск облигаций для «Вагабонда» (позжепереименованного в «Носвью»), его финансовыеотношения с Боэски развивались по нарастающей:сначала стодесятимиллионный выпуск долговыхбумаг для «Боэски корпорэйшн», потом — операцияс новой эмиссией акций английскогоинвестиционного фонда «Кэмбриан энд ДженералСекьюритиз» (Боэски купил этот фонд для игры наевропейских рынках), потом — 67 миллионов для«Фарнсворт энд Хастингс», багамской компанииБоэски. Теперь практически весь капитал Иванабыл «сделан» Милкеном. Но узнать, чего на самомделе стоит иметь Милкена у себя за спиной, Боэскитолько предстояло.

Царь Мидас наоборот

Финансист из Майами Виктор Познер былодним из первых «профессиональных захватчиковкорпораций», и никто не сказал бы, что егодействия улучшают общественное мнение об этойкасте. Его обычной тактикой было купить вкомпании контрольный пакет, ограбить ее и гордоудалиться, предоставив остальным акционерамбеспокоиться о дальнейшей судьбе их инвестиций.

Познер не закончил даже средней школы, что непомешало ему разбогатеть на операциях снедвижимостью в двадцатилетнем возрасте.Познера никогда особо не беспокоили правила иограничения: он создал целую систему компаний, ивсе они финансировали друг друга, а в первуюочередь — самого Познера и членов его семьи: всеих расходы списывались на «корпоративныеиздержки», какими бы они ни были. Даже когда однаиз основных компаний его группы — «Шэрон Стил»(Sharon Steel) за один год понесла убытки в 64 миллионадолларов, это не помешало Познеру получить в нейв качестве зарплаты почти четыре миллиона (а егосыну Стивену — 500 тысяч), не говоря уже обиспользовании яхты и самолета, принадлежащихфирме, для собственных увеселений. К 1984 годустало ясно, что во всех его компаниях дела идутвсе хуже и хуже, собрания акционеров несозываются, и Познер всеми силами пытаетсяоттянуть предоставление отчетов в налоговуюинспекцию.

Один из менеджеров «Дрекселя» сказал,что этот человек — Мидас наоборот:

Отдельные номера журналов Вы можете купить на сайте www.5B.ru
Оформление подписки на журнал: http://dis.ru/e-store/subscription/



Все права принадлежат Издательству «Финпресс» Полное или частичное воспроизведение или размножение каким-либо способом материалов допускается только с письменного разрешения Издательства «Финпресс».